Хотя новостные полосы «Сан» всегда являлись образцом аккуратности и строгости, ее редакционный блок поражал читателя разнообразием материалов и тем. Подобно парламенту, он делился на ряд враждующих фракций. Первая редакционная страница была посвящена трезвому и обстоятельному анализу текущей ситуации, проводившемуся гибкими, опытными и на удивление дальновидными политиками. На второй редакционной странице излагались взгляды правых, на третьей – левых. Четвертая страница была посвящена серьезным и обстоятельным дискуссиям и свободному обмену мнениями. Именно с этой страницы начала свою работу в газете Вирджиния Марратта.

Ее статьи всегда начинались робко и тихо, однако вскоре они исполнялись удивительной силы, источник которой был неведом и ей самой. Как тут было не вспомнить об озере Кохирайс, где самые сильные бураны всегда начинались с едва заметного ветерка. Вначале читатели не обращали особого внимания на ее материалы, посвященные описанию тех или иных частей успевшего набить им оскомину города, красота которого, помимо прочего, заключалась и в том, что занятые собой горожане не видели и не осознавали ее.

Вирджиния нередко составляла компанию Хардести и Марко Честнату, бродившим по городу в поисках забытых архитектурных шедевров. После того как они обнаруживали подходящий объект, она отходила куда-нибудь в сторонку и либо наблюдала оттуда за их работой, либо думала о чем-то своем, любуясь при этом игрой полуденного света на резном фасаде какого-нибудь старинного здания, сложенного из красноватого камня, или прислушиваясь к уличному шуму и думая о быстротечности всесильного времени, превозмочь которое сумеет лишь любовь. После этого она возвращалась в редакцию «Сан» и писала эссе, страшно раздражавшие Крейга Бинки и его читателей, поскольку Вирджиния воспринимала мир не как систему взаимосвязанных материальных блоков, но скорее как иллюзорное пространство души. Так, в эссе, посвященном старому зданию полицейского управления, она писала: «Мы видим лишь поверхность вещей, лишь их форму, отображаемую формой наших рецепторов, определяемой свойствами отраженного света». В своих исполненных чувственности и глубокой мысли эссе она с обстоятельностью и серьезностью, которая сделала бы честь немецким философам девятнадцатого века, могла писать о цели человеческой жизни и о симметрии, о Боге и лукавстве, об истине и времени.

Когда Гарри Пени впервые прочел ее эссе, он тут же вызвал Вирджинию к себе.

– Неужели вы не понимаете, – заявил он, едва она появилась в его кабинете, – что после этой публикации мы подвергнемся ожесточенным атакам?

Его вопрос так изумил Вирджинию, что она потеряла дар речи.

– Вы понимаете это или нет?

– Нет, – призналась она. – С чем это может быть связано и кто нас может атаковать?

Гарри Пени устало покачал головой и предложил Вирджинии присесть.

– Мировоззрение многих людей, сколь бы ущербным оно нам ни представлялось, обусловлено присущим им образом жизни и опытом. Они не любят, когда кто-то пытается навязать им собственный взгляд на мир, тем более если он не подкреплен разумными доводами. Они никогда не поверят вам, понимаете? Мир поделен надвое – на одной стороне откровение, на другой разум. Если они когда-нибудь сойдутся, наступит золотой век. Здесь, в городе, предпочтение отдается именно разуму. Если вы будете исходить из чего-то иного – обязательно потерпите поражение. Вас тут же атакуют. Если бы ваши статьи печатались в религиозном разделе и сопровождались какими-то поучениями, они не вызывали бы столь острых разногласий…

– Каких разногласий? Я не понимаю, о чем вы говорите!

– Скоро поймете.

Она отказывалась ему поверить.

– Откуда вы, юная леди? – спросил Гарри Пени.

– Из Кохирайса. Попав в Нью-Йорк, я остановилась в вашем доме, куда меня привела Джессика. Вы находились тогда в Японии.

– Стало быть, я вижу перед собой маленькую Вирджинию Геймли?

– Теперь уже не такую и маленькую, – ответила она с улыбкой.

– Бывает же такое! Теперь я буду читать все ваши статьи!

– Простите, но я вас совсем не помню.

– Когда я видел вас в последний раз, вы были совсем еще девочкой…

Предсказание Гарри Пенна вскоре сбылось. Вирджиния была атакована сразу с нескольких сторон с такой яростью, словно она предложила напоить городских детей болиголовом. «Гоуст» обвинял и ее, и газету в религиозном экстремизме: «Подобные вещи противоречат действующему законодательству, и потому во имя прогресса и торжества здравого смысла мы должны уничтожать их в зародыше». Крейг Бинки считал, что тем самым он выражает мнение всего передового человечества (сам он вообще не имел собственного мнения). Подобные же, хотя и не столь резкие отзывы появились и в других газетах, издатели которых, похоже, полагали, что им удастся расправиться с молодой журналисткой в два счета. Все они серьезно заблуждались.

Вирджиния была свидетелем того, как однажды ночью госпожа Геймли с ружьем в руках изгоняла из дома мародеров. В этом смысле она мало чем отличалась от матери и всегда руководствовалась скорее не здравым смыслом, но велениями сердца. Забыв об осторожности, она занялась преследованием своих неприятелей.

В редакционной статье «Гоуст» ставилась под сомнение уместность излишне сложных «эстетских» эссе, регулярно появлявшихся на страницах «Сан»: «Может ли человек с улицы, будь это Хинки, Лестер, Джоко, Альфонс или Джон, понять что-либо в бреде, порожденном теми странными мистическими, религиозными настроениями, которые овладели редакцией «Сан»?» Через некоторое время Гарри Пени вызвал в свой кабинет Прегера де Пинто и Хью Клоуза. Главный редактор и литературный редактор принимали участие в обсуждении целесообразности публикации ответа Вирджинии.

– Господин Пенн, – умолял Хью Клоуз, взяв в руки текст статьи, носившей название ««Гоуст», где твое жало?» – этот материал мы можем поместить только в четвертом отделе!

Прегер де Пинто хранил молчание.

– Я попрошу вас обратить внимание на следующие пассажи. «Лучше быть съеденной дикой кошкой, чем оказаться в одной компании с так называемыми интеллектуалами, которыми так гордится «Гоуст»… Люди, подобные Майрону Холидею, Вормайсу Биндабу и Ирву Лайтнинкоу, не способны не то что узреть истину, но даже отличить день от ночи… К примеру, не далее как вчера Майрон Холидей в своей статье назвал Оливера Кромвеля известным тореадором и известил читателей о том, что в войне тысяча восемьсот двенадцатого года заметную роль сыграли стратегические бомбардировщики… Рационалисты из «Гоуст» напоминают механических чудовищ, привыкших действовать во мраке ночи… При их приближении молоко киснет… Их боятся дети. Они любят бывать на вечеринках в компании женщин, не вынимающих сигарету изо рта, и вдобавок ко всему они не умеют плавать».

– Нет-нет, этого печатать я бы не стал! Уж больно она здесь разошлась!

– Тем не менее все написанное соответствует действительности! – спокойно заметил Гарри Пенн. – Я предлагаю поместить эту статью на первой странице!

– Но, господин Пенн… – пробормотал аккуратный и осторожный Клоуз. – Это сделает нас уязвимыми!

Прегер де Пинто отвернулся к окну, чтобы скрыть свою улыбку. Кто-кто, а уж он-то знал господина Пенна.

– Клоуз, неосмотрительность порой идет на пользу, – прохрипел Пенн. – Человек не властен над собственной судьбой. Господь спасает меня ежечасно. Он знает то, чего не знаю я. Рано или поздно и я усну средь пажитей зеленых… Дайте этот материал на первую страницу!

– Вы это серьезно? – изумился Клоуз.

– На первую страницу!

– На первую страницу?

– Клоуз, вы что, превратились в попугая? – спросил Гарри Пенн.

Вирджиния нервно расхаживала по садику, находившемуся на крыше. Да, «Сан» вдохновлял многих, но она, похоже, зашла слишком далеко. Ею овладевало то нежелание повиноваться, то раскаяние. От нервного напряжения ее покачивало так, словно она находилась на марсовой площадке судна, крен которого составлял никак не меньше пятидесяти градусов. Увидев приближающегося к ней Прегера, она приготовилась к худшему.