Он на какое-то время замолкал, будто собирался с мыслями, после чего начинал крутить головой, возбужденно повторяя что-нибудь вроде «Тавья! Тавья!» или «Яма! Яма!» Вирджиния тут же подхватывала Мартина на руки и начинала целовать его со словами «да-да, так оно и есть!»

Удивленно посмотрев на неведомо чем взволнованного ребенка, она продолжила чтение.

– «Они сообщили, что наши соотечественники, всегда отличавшиеся своей отвагой, живут достаточно мирно и там. Они купили у местных дикарей остров Манахатта всего за шестьдесят гульденов».

С этими словами она повернулась к окну. Он ясно видел ее красивое и бесконечно печальное лицо. Повесив голову, она прикрыла глаза пальцами левой руки. Хардести напряженно замер. Она всегда говорила ему, что хочет жить в этом городе, и просила его не спешить с поисками.

– Такие люди, как Буасси д'Англе, – говорила ему она, – постоянно чего-то ищут, но никогда ничего не находят. Верующий человек привык ждать, исполняя при этом свой долг. То, к чему он стремится, когда-нибудь обязательно произойдет. Если не с ним самим, то с его детьми или с детьми его детей.

Эта красивая женщина в простеньком белом платьице казалась Хардести олицетворением пробуждающегося города. Впрочем, теперь это не имело никакого значения. Он любил бы ее, будь это и не так.

Для того чтобы попасть к ней в дом, ему достаточно было взобраться по лестнице, перебраться на чердак и спуститься к ее двери. Стоило ему покинуть крышу конюшни, как кони заржали вновь. С парапета крыши он увидел залитый огнями город, который казался ему похожим на охваченную пожаром степь.

«Запомни эту теплую ночь, – говорил он себе, взбираясь на крышу. – Эту ночь и эти изменчивые огни, похожие на души тех, о ком мы продолжаем хранить память…»

Услышав знакомые шаги, Вирджиния выглянула в окно и затаила дыхание. Хардести постучал в дверь, и в тот же момент Мартин громко заверещал:

– Тавья! Тавья! Тавья!

Хелл-Гейт

С середины сентября и до конца июня Кристиана Фрайбург едва ли не каждое утро выходила из старенького отеля, которым владел ее отец, и какое-то время неподвижно стояла на верхних ступеньках высокой лестницы, привыкая к яркому свету, заливавшему граничившие с морем картофельные поля и пастбища. Поскольку волны порой перехлестывали через дюны и заливали берег, отель стоял на высоких – в полтора этажа высотой – каменных быках. За дюнами лениво плескался океан, а на востоке виднелись покрытые редким лесом песчаные холмы. Обведя их взглядом и прислушавшись к шуму волн и посвистыванию ветра, она надевала на плечи свой школьный рюкзак, подбирала юбку и, спустившись с лестницы, шла в направлении северного леса. Для того чтобы попасть в школу, ей нужно было пройти пять миль полем, на котором стояли палатки эмигрантов, и лесом, где обитали не только самые разнообразные птицы, но и олени,. кролики, лисы, ласки и кабаны, носившиеся по подлеску подобно солдатам, участвующим в тактических маневрах.

Школа Кристианы размещалась в бывшей казарме морских пехотинцев, построенной на утесе, высившемся над заливом Гардинера. В ней было с полдюжины пустых беленых комнат, залитых в любое время года чистым северным светом. Сколь бы усердно ученики ни внимали своему учителю, они то и дело прислушивались к доносившимся из тумана гудкам океанских судов, похожим на звуки валторны, и к задумчивому пению ветра.

Когда Кристиана перешла во второй или в третий класс, молодая и красивая учительница попросила их подготовить рассказ о любимом животном: собаке, кошке, лошадке, рыбке или птичке. Эмми Пейсон, конечно же, повела речь о кроликах, застенчивая маленькая девочка срывавшимся от волнения голоском поведала историю о том, как собака пыталась влезть на забор, а полный мальчик прочел целую поэму, посвященную своей любимой свинье. «У моей свинушки шелковая спинушка. / Ушки на макушке, толстенькое брюшко. / Хвостик как крючок, нос как пятачок»… Сын рыбака, ходивший вместе с отцом на промысел меч-рыбы, потряс одноклассников рассказом о том, как эта огромная рыбина выпрыгивает из воды и как отважно бьется она с людьми, пытающимися лишить ее жизни.

Учительнице нравились их рассказы, однако более всего ей хотелось послушать Кристиану, которая очень любила животных и отличалась от других детей необычайной задумчивостью. Хотя дела у отца Кристианы шли далеко не лучшим образом и отель по большей части пустовал, Фрайбурги, будучи людьми невзыскательными, не делали из этого трагедии. Сама Кристиана была подвижным, впечатлительным и красивым ребенком. Она жила вещами, не вмещавшимися в каталоги и недоступными для логического анализа. Будучи девочкой искренней и чистой, она обладала редким даром ясного видения, позволявшим ей узнавать глубинную суть вещей. Если бы молния ударила в землю прямо перед Кристианой, она не позволила бы ей исчезнуть до той поры, пока не добралась бы до ее истинной природы.

Очередь дошла до нее. Она взглянула в окно и увидела парившую в лазурном небе белую чайку, скрывшуюся через мгновение за колонной. Поймав на себе взгляд учительницы, Кристиана медленно поднялась с места. У нее тоже было свое любимое животное, о котором она не могла не то что говорить, но даже думать без слез, и потому – чтобы не расстраивать лишний раз ни себя, ни других – она решила рассказать совсем о другом животном – о маленькой, привязанной к колышку овечке, которая когда-то паслась на лугу перед отелем. Впрочем, Кристиана тут же поняла, что она не сможет этого сделать, и зашмыгала носом. Сейчас она могла думать только о белом коне.

Кристиана вызвалась набрать черники, с которой мама могла бы напечь пирогов и ватрушек. На самом же деле ей просто хотелось прогуляться по прогретым июньским солнцем вересковым холмам с корзинкой в руках. За каждым поворотом ей открывался новый вид: синий кобальт воды в бежевой песчаной изложнице, зеленые шевроны леса, уходящего к морю, отражающиеся от глади пролива косые лучи солнца. Стоило ей на миг зажмуриться, как открывавшийся ее взору вид обретал новые детали, вызывавшие восторг и у ветра, который играл с волнами, оставлявшими на песчаном берегу длинную прерывистую линию, прочерченную пеной. К десяти часам утра, когда ее корзинка была уже наполовину полна, она услышала раскаты грома, раздавшегося, что называется, среди ясного неба, и заглянула на другую сторону дюны, желая понять, что же могло с таким грохотом свалиться сверху. Судя по туманному следу, этот таинственный предмет подобно метеору рухнул прямо в океан. Насмерть перепуганные птицы с тревожными криками покинули свои гнезда, а рыжая лисица, рыскавшая в поисках добычи в зарослях вереска, приняла настороженную стойку, подняв переднюю лапу.

Кристиана опустила корзинку на землю и поспешила взобраться на вершину дюны. Прикрыв глаза от солнца, она посмотрела на море и увидела примерно в четверти мили от берега круг белой воды, окруженный крупной зыбью. В самом центре этого круга билось какое-то крупное существо. Судя по тому, что у него имелись ноги, это была совсем не рыба.

Кристиана сбежала вниз по сыпучему склону и, оказавшись возле кромки прибоя, сделала то, на что способны разве что недавно вернувшиеся с фронта солдаты, уверенные в собственной неуязвимости. Вновь увидев барахтавшееся за бурунами существо, она разулась, сбросила с себя платьице и вошла в ледяную воду. Когда волны стали доходить ей до пояса, а отливное течение лишило ее былой устойчивости, она поплыла вперед, то катаясь на волнах, то подныривая под них. Она росла на берегу океана и потому не боялась волн. Отразив их попытки увлечь ее назад, в сторону или вниз, она выплыла в открытое море.

Ритмичное движение волн напоминало движения смычка виолончелиста. Кристиана оказывалась то в глубоких впадинах с их бесчисленными водоворотами, то на высоких гребнях волн. Заметив, что течение отнесло ее в сторону, она изменила свой курс и вскоре подплыла к краю пенистого круга, в центре которого билось испуганное животное.