– Мои обязанности состоят вовсе не в том, чтобы выполнять за вас вашу работу, – усмехнулся мэр. – Если вы не знаете, кто находится на корабле, это, простите, ваша проблема. Возьмите в аренду катер и поезжайте туда сами.

– У нас есть собственный катер. Мы были на месте уже через полчаса после того, как этот странный корабль бросил якорь. Вы наверняка знаете о том, что они не пускают на борт посторонних и наотрез отказываются от любого общения. Мы пытаемся решить эту проблему. Мне хотелось бы единственно получить от вас какие-то общие указания…

– Если я этого не сделаю, «Сан» не поддержит меня этой осенью, так?

– Политика – искусство компромисса. Вполне возможно, в этом случае мы вас действительно не поддержим.

– Из-за такого пустяка?

– Мы не считаем это пустяком. Горожане хотят знать, что происходит в их городе, вы же отказываете им в этом праве.

– Ну а если я храню молчание в их же интересах?

– Вы, как и любой другой человек, можете ошибаться.

– Что поделаешь… И тем не менее я считаю свою позицию единственно правильной.

– Уж лучше бы об этом судили другие.

– В данном случае это невозможно.

– Я вас не понимаю, – вздохнул Прегер. – Телевизионщики смешают вас с грязью.

– Они это уже сделали.

– И при этом вы собираетесь выставлять свою кандидатуру на второй срок?

Горностаевый Мэр улыбнулся.

– Разве у меня есть реальные конкуренты?

– Пока нет.

– То-то и оно. К тому времени, когда они появятся, будет уже слишком поздно. Сейчас середина июня. Разве они успеют набрать за три с половиной месяца двадцать тысяч агитаторов и двести руководителей избирательных комиссий?

– Кто знает…

– В любом случае я не намерен менять свое решение.

– Но почему?! – воскликнул Прегер, отказываясь верить в реальность необъяснимой трансформации видного государственного мужа в бункерного политикана.

– Могу сказать вам лишь то, – заметил мэр, – что на моем месте вы, скорее всего, поступили бы точно так же.

– Это ваша личная точка зрения.

– Из этого вовсе не следует то, что она неверна. Город стоит на пороге великих свершений, и я хочу способствовать их быстрейшей реализации. История мне далеко не безразлична, и я готов пожертвовать ради нее своей карьерой. Да и кто мог бы мне помешать?

– К примеру, я, – спокойно произнес Прегер.

Горностаевый Мэр на мгновение растерялся.

– Это не тянет даже на шутку. Высокие, гладко выбритые и образованные люди становились мэрами этого города только в тех случаях, когда у них возникали серьезные нелады с законом. Вы слишком честны и благородны для того, чтобы заниматься подобным вздором. Да и как бы вы стали управлять этой махиной?

– Я попытался бы не обращать на нее особого внимания.

– Это невозможно, пусть об этом мечтают все молодые люди, произносящие перед зеркалом вдохновенные речи. Мы живем в страшном мире! Городом должен управлять не какой-нибудь жалкий краснобай, а достаточно решительный и жесткий человек! И город это знает!

– Что же вы в таком случае скажете о Серебряном Мэре?

– Он занялся писательством уже после того, как ушел со своего поста.

– Я никогда не был писателем, – заметил Прегер. – И на поверку я могу оказаться куда более жестким человеком, чем вам это кажется.

Горностаевый Мэр удивленно посмотрел на Прегера. Перед ним сидел стройный, высокий мужчина с нездоровым блеском в глазах.

– Откуда вы родом? – спросил он, ни минуты не сомневаясь в том, что Прегер вырос в семье иммигрантов на одной из городских окраин.

– С Хейвмейер-стрит, ваша честь, – холодно ответил Прегер. – Я вырос возле Уильямсбергского моста. Как вам это понравится?

– Какое мне, собственно, до этого дело, – пожал плечами Горностаевый Мэр, углубившись в изучение лежавших на столе документов. – Вам это, в любом случае, уже не поможет.

К середине июля ажиотаж вокруг гигантской плавучей платформы, бросившей якорь в Гудзоне, практически спал. Мэр оставался молчаливым, словно гранитная плита, ни одна живая душа не заходила на корабль и не сходила с него, а люди в форме появлялись возле него только в тех случаях, когда на него пытались забраться посторонние. В течение долгого времени представители прессы пытались разгадать загадку гигантского судна. Дюжине журналистов-парашютистов удалось сесть на его верхнюю палубу, но всех их тут же эскортировали на берег безмолвные стражи. Аквалангистов, вооруженных магнитами и присосками, все те же мрачные стражи встречали возле поручней. Вертолеты, гидропланы, воздушные шары и плавучие доки – иными словами, все, что могло плавать или летать, – появлялись возле корабля только в течение нескольких первых недель. Он исследовался приемниками инфракрасного и рентгеновского излучения, а также магнетометрами, однако эти исследования тоже не дали никакого определенного результата. В скором времени энтузиазм журналистов поугас, и они постепенно переключились на освещение других тем. Телевидение раздробило мир на столь крошечные частички, что такой огромный корабль попросту не влезал в его тонюсенькую пипетку.

Крейг Бинки, вернувшийся в город, успев прочесать большую часть территории Пальчиковых озер, решил обойти своих конкурентов в разгадке и этой тайны. Он, Бинки, дитя Возрождения, занялся изучением последних научных открытий, спешно обзавелся ускорителем частиц, собранным где-то на задворках Гринич-Вилидж, и установил за рекой приемник «бидео-излучения», на экране которого он надеялся увидеть содержимое корабля. Однако корпус корабля оказался непрозрачным даже для гамма-лучей, и Крейг Бинки спешно повел «Гоуст» в другом направлении, решив привлечь внимание читателей к поэзии (те счастливчики, книги которых были опубликованы на второй неделе июля, стали миллионерами).

Через какое-то время, к крайнему удивлению своих подчиненных, сдался и Гарри Пенн. Крошечные заметки о загадочном корабле теперь печатались на последней странице газеты и даже не входили в постоянный раздел, посвященный судоходству.

Забытый всеми корабль превратился в часть пейзажа, в утес, в предмет, на который люди перестали обращать внимание. Иными словами, он стал неотъемлемой частью города, которая не вызывала никакого интереса даже у Питера Лейка.

Прегер, Хардести и Вирджиния отказывались сдаваться, хотя Гарри Пенн и приказал им прекратить разработку этой темы.

После бессонных ночей, проведенных в библиотеке в поисках информации о доке, который мог бы вместить такое огромное судно, Хардести так обессилел, что заснул за справочными таблицами. Ему приснился отцовский дом в Сан-Франциско и плававшие по морю корабли. Он смотрел на них через подзорную трубу и видел на их бортах фамилию своего отца и отливающую золотом фигурку стоящего на задних лапах льва Сан-Марко.

Проснувшись, он увидел рядом с собой склонившуюся над толстенным морским регистром Вирджинию.

– Ничего мы здесь не найдем, – сказал он, глядя на Прегера, тащившего очередную кипу справочников по судоходству. – Почему бы нам просто не понаблюдать за кораблем? Эсбери мог бы перевезти нас на другой берег и забрать оттуда перед самым рассветом. Вполне возможно, они позволят себе расслабиться, увидев, что мы потеряли к ним интерес.

В течение следующих десяти дней с наступлением темноты они отправлялись к одной из скал Пэлисейдс, на которой им удалось обнаружить достаточно просторную площадку, и наблюдали оттуда за кораблем, поочередно сменяя друг друга. Перед самым рассветом Эсбери перевозил их обратно. Хардести первому наскучило это занятие, однако Прегер настоял на продолжении наблюдений. В отличие от Хардести и Вирджинии он не терял надежды и наблюдал за пустынными палубами с азартом притаившегося в засаде охотника. Они продолжали дежурить и в августе, когда над теплой как молоко рекой начал клубиться туман.

Их старания не пропали даром. В одну из августовских ночей Прегер разбудил своих друзей и кивком указал на противоположный берег. Небо уже начинало сереть. На причале, находившемся прямо напротив корабля, помигивали сигнальные огни, которые можно было заметить только отсюда. В свой бинокль Прегер разглядел на причале две фигурки и черный лимузин. Сигнальщик в странной одежде попеременно включал и выключал фонарь, другой человек нервно расхаживал по причалу.